Неточные совпадения
Дни мчались:
в воздухе нагретом
Уж разрешалася зима;
И он не сделался поэтом,
Не умер, не сошел с ума.
Весна живит его: впервые
Свои покои запертые,
Где зимовал он, как сурок,
Двойные окна, камелек
Он ясным утром оставляет,
Несется вдоль Невы
в санях.
На синих, иссеченных льдах
Играет солнце; грязно тает
На улицах разрытый снег.
Куда по нем свой быстрый бег...
Орудия закрепили тройными талями и, сверх того, еще занесли кабельтовым, и на этот счет были довольно покойны. Качка была ужасная. Вещи, которые крепко привязаны были к стенам и к полу, отрывались и
неслись в противоположную сторону, оттуда назад. Так задумали оторваться три массивные кресла
в капитанской каюте. Они рванулись, понеслись, домчались до средины; тут крен был так крут, что они скакнули уже по
воздуху, сбили столик перед диваном и, изломав его, изломавшись сами, с треском упали все на диван.
Как волны, они
неслись в стороны и таяли
в холодном ночном
воздухе.
Эти нестройные звуки
неслись по долине и таяли
в тихом ночном
воздухе.
Когда мы возвратились на станцию, был уже вечер.
В теплом весеннем
воздухе стоял неумолкаемый гомон. Со стороны болот
неслись лягушечьи концерты,
в деревне лаяли собаки, где-то
в поле звенел колокольчик.
К полуночи этот переулок, самый
воздух которого был специфически зловонен, гудел своим обычным шумом,
в котором прорывались звуки то разбитого фортепьяно, то скрипки, то гармоники; когда отворялись двери под красным фонарем, то
неслись пьяные песни.
Я рассчитывал, что буря, захватившая нас
в дороге, скоро кончится, но ошибся. С рассветом ветер превратился
в настоящий шторм. Сильный ветер подымал тучи снегу с земли и с ревом
несся вниз по долине. По
воздуху летели мелкие сучья деревьев, корье и клочки сухой травы. Берестяная юрточка вздрагивала и, казалось, вот-вот тоже подымется на
воздух. На всякий случай мы привязали ее веревками от нарт за ближайшие корни и стволы деревьев.
В воздухе неслось похоронное пение, — пели скитницы, мать Енафа и Аглаида, а им подтягивал инок Кирилл.
Никто и голоса не подавал, и
в воздухе неслось мерное чтение Аглаиды, точно звенела туго натянутая серебряная струна.
Но старого сада докуда еще не тронули; по-прежнему был он полон прохлады и сумерек; по-прежнему старые дуплистые липы и березы задумчиво помавали
в вышине всклокоченными вершинами; по-прежнему волною
неслись отовсюду запахи и прозрачною, душистою массою стояли
в воздухе.
И уже никого. И на секунду,
несясь стремглав, застыло: вон, во втором этаже,
в стеклянной, повисшей на
воздухе, клетке — мужчина и женщина —
в поцелуе, стоя — она всем телом сломанно отогнулась назад. Это — навеки, последний раз…
Глубокими, скорбными рыданиями
несутся в весеннем
воздухе звуки похоронного марша.
Было время, когда и
в нашем прекрасном отечестве все жители состояли как бы под следствием и судом, когда
воздух был насыщен сквернословием и когда всюду, где бы ни показался обыватель, навстречу ему
несся один неумолимый окрик: куда лезешь? не твое дело!
Тогда Сверстов решился укреплять нервы своего пациента
воздухом и почти насильно заставлял его кататься на тройке
в самые холодные и ветреные дни и, всегда сам сопровождая при этом Егора Егорыча, приказывал кучеру
нестись во все лопатки и по местам преимущественно открытым, дабы больной как можно более вдыхал
в себя кислорода и таким образом из меланхолика снова превратился бы
в сангвиника, — но и то не помогало: Егор Егорыч, конечно, возвращался домой несколько бодрее, но не надолго.
Воздух был благораствореннейший; освещение теплое; с полей
несся легкий парок;
в воздухе пахло орешиной. Туберозов, сидя
в своей кибитке, чувствовал себя так хорошо, как не чувствовал давно, давно. Он все глубоко вздыхал и радовался, что может так глубоко вздыхать. Словно орлу обновились крылья!
Ахилла задрожал и, раскрыв глаза, увидал, что он действительно спал, что на дворе уже утро; красный огонь погребальных свеч исчезает
в лучах восходящего солнца,
в комнате душно от нагару,
в воздухе несется заунывный благовест, а
в двери комнаты громко стучат.
В воздухе стали носиться какие-то неясные звуки; казалось, будто вдали говорили тысячи голосов: Москва
неслась им навстречу.
Весело кружились
в небе, щебетали и пели ласточки и косаточки, звонко били перепела
в полях, рассыпались
в воздухе песни жаворонков, надседаясь хрипло кричали
в кустах дергуны; подсвистыванье погонышей, токованье и блеянье дикого барашка
неслись с ближнего болота, варакушки взапуски передразнивали соловьев; выкатывалось из-за горы яркое солнце!..
Завод спускался вниз тремя громадными природными площадями. Во всех направлениях сновали маленькие паровозы. Показываясь на самой нижней ступени, они с пронзительным свистом летели наверх, исчезали на несколько секунд
в туннелях, откуда вырывались, окутанные белым паром, гремели по мостам и, наконец, точно по
воздуху,
неслись по каменным эстакадам, чтобы сбросить руду и кокс
в самую трубу доменной печи.
Летит коршун над самой землей, плавно взмахивая крыльями, и вдруг останавливается
в воздухе, точно задумавшись о скуке жизни, потом встряхивает крыльями и стрелою
несется над степью, и непонятно, зачем он летает и что ему нужно. А вдали машет крыльями мельница…
Свист флейты, резкое пение кларнетов, угрюмое рычание басов, дробь маленького барабана и гул ударов
в большой — все это падало на монотонный и глухой звук колес, разбивающих воду, мятежно носилось
в воздухе, поглощало шум людских голосов и
неслось за пароходом, как ураган, заставляя людей кричать во весь голос.
На земле была тихая ночь;
в бальзамическом
воздухе носилось какое-то животворное влияние и круглые звезды мириадами смотрели с темно-синего неба. С надбережного дерева неслышно снялись две какие-то большие птицы, исчезли на мгновение
в черной тени скалы и рядом потянули над тихо колеблющимся заливцем, а
в открытое окно из ярко освещенной виллы бояр Онучиных
неслись стройные звуки согласного дуэта.
«Поскачем», — говорит ему Вера Сергеевна, и они
несутся,
несутся; кругом палящий зной,
в сонном
воздухе тихо дремлют одинокие пальмы; из мелкого кустарника выскочил желтый лев, прыгнул и, притаясь, лег вровень с травою.
«Не дай бог», — прибавил хозяин, зевая. Я понял, что это начинается сравнительно редкое явление — морозная буря, когда налетающий откуда-то ветер толкается
в отяжелевший морозный
воздух. Отдельные толчки и гул служили признаками первых усилий ветра, еще не могущего двинуть сгущенную атмосферу… Потом толчки стали продолжительнее, гул становился ровным, непрерывным. Охлажденный ниже сорока градусов,
воздух тронулся с места и тянул, точно над нашей площадкой
неслись волны бездонного океана…
Вдруг он повел ушами и заворчал. Я прислушался. Сначала все было по-прежнему тихо. Потом
в этой напряженной тишине выделился звук, другой, третий…
В морозном
воздухе издали
несся слабый топот далеко по лугам бегущей лошади.
Они
неслись, увитые прозрачным созданием Парижа,
в платьях, сотканных из самого
воздуха; небрежно касались они блестящими ножками паркета и были более эфирны, нежели если бы вовсе его не касались.
Но когда он, слепой
в своей ярости, подскочил к лодке, Яков был уже далеко от него. Он бежал, и оторванный рукав рубашки
несся за ним по
воздуху.
Против нас эти возвышенности были очень высоки. На них,
в одном месте, изредка появлялся дым белым клубом и медленно-медленно
несся, тая и расплываясь
в воздухе; через полминуты раздавался глухой удар, вроде далекого раската грома. Это была рекогносцировка Моршанского полка.
Сжатый
воздух дрожал от малейшего звука, и, словно великаны, со всех кровель обеих набережных подымались и
неслись вверх по холодному небу столпы дыма, сплетаясь и расплетаясь
в дороге, так что, казалось, новые здания вставали над старыми, новый город складывался
в воздухе…
На небе сияют разноцветные плакаты торговых фирм, высоко
в воздухе снуют ярко освещенные летучие корабли, над домами, сотрясая их, проносятся с грохотом и ревом поезда, по улицам сплошными реками, звеня, рыча и блестя огромными фонарями,
несутся трамваи и автомобили; вертящиеся вывески кинематографов слепят глаза, и магазинные витрины льют огненные потоки.
Не ответила Аркадия, промолчала и мать Никанора, слова не сказали и Дементий с работниками… Только пристальней прежнего стали они поглядывать на закрой неба [Закрой неба — нижний край видимого горизонта.], не увидят ли где хоть тоненькую струйку дыма… Нет, нигде не видно… А
в воздухе тишь невозмутимая: пух вылетел из перины, когда грохнули ее белицы
в повозку, и пушинки не летят
в сторону, а тихо, плавно опускаются книзу. И по ветру нельзя опознать, откуда и куда
несется пожар.
То представлялось ей, как Егориха верхом на помеле быстрей стрелы
несется по
воздуху, как
в глухую полночь копает на кладбище могилы, а оттуда
в лес бежит и там, ровно кур да гусей, — змей подколодных на кормежку скликает…
Замечание Степана Ильича о том, что
в море нельзя точно рассчитывать, оправдалось на другой же день. Часов
в десять утра почти внезапно стих ветер. Весь горизонт справа обложило, и там нависли тяжелые грозные тучи, изредка прорезываемые молнией. Сделалось вдруг необыкновенно душно
в воздухе. Паруса повисли и шлепались. Глупыши, петрели и штормовки стремительно
неслись в одном и том же направлении, противоположном тучам. Это внезапное затишье имело
в себе что-то жуткое.
Оно быстро увеличивается, раздувается
в громадную черную тучу, тяжело нависшую над горизонтом. Вода там сереет. Туча эта поднимается выше и выше, отрывается от горизонта, сливается с океаном широким серым дождевым столбом, освещенным лучами солнца, и стремительно
несется на корвет. Солнце скрылось. Вода почернела.
В воздухе душно. Вокруг потемнело, точно наступили сумерки.
Несется косная по тихому лону широкой реки, вода что зеркало, только и струится за рулем, только и пенится что веслами. Стих городской и ярманочный шум, настала тишь,
в свежем прохладном
воздухе не колыхнет. Петр Степаныч передал руль кормщику и перешел к носу лодки. Шепнул что-то песенникам, и тотчас залился переливчатыми, как бы дрожащими звуками кларнет, к нему пристал высокий тенор запевалы, песенники подхватили, и над широкой рекой раздалась громкая песня...
Было еще темно, когда удэхеец разбудил меня.
В очаге ярко горел огонь, женщина варила утренний завтрак. С той стороны, где спали стрелки и казаки,
несся дружный храп. Я не стал их будить и начал осторожно одеваться. Когда мы с удэхейцем вышли из юрты, было уже совсем светло.
В природе царило полное спокойствие.
Воздух был чист и прозрачен. Снежные вершины высоких гор уже озарились золотисторозовыми лучами восходящего солнца, а теневые стороны их еще утопали
в фиолетовых и синих тонах. Мир просыпался…
От деревьев шли чуть заметные тени, и
в воздухе роились насекомые. Чириканье и перепевы птиц
неслись из разных углов парка. Пахло ландышем и цветом черемухи. Все
в этом году распустилось и зацвело разом и раньше. Его сердце лесовода радовалось. Для него не было лучших часов, как утренние
в хорошую погоду или ночью,
в чаще „заказника“, вдоль узкой просеки, где звезды смотрят сверху
в щель между вершинами вековых сосен.
За околицей нас снова охватил стоявший повсюду смутный, непрерывный шум весенней жизни. Была уже поздняя ночь, а все кругом жило, пело и любило. Пахло зацветающей рожью.
В прозрачно-сумрачном
воздухе, колыхаясь и обгоняя друг друга,
неслись вдали белые пушинки ив и осин, —
неслись,
неслись без конца, словно желая заполнить своими семенами весь мир.
Жизнь
неслась, как будто летел вдаль остроконечный снаряд, со свистом разрезая замутившийся
воздух. Так
неслась жизнь, и мы
в ней. Голова кружилась, некогда было думать. И вдруг, как клубок гадов, зашевелились теперь вопросы. Зашевелились, поднимают свои плоские колеблющиеся головы.
Вытянувшись друг возле друга, стояли эшелоны. Под тусклым светом фонарей на нарах двигались и копошились стриженые головы солдат.
В вагонах пели. С разных сторон
неслись разные песни, голоса сливались,
в воздухе дрожало что-то могучее и широкое.
Кадильный дым синими облаками
несся ввысь
в прозрачном
воздухе августовского светлого дня.
— Неправда, — гневно сказала она, — сколько знаю Стабровского, я никогда не замечала, чтоб он был занят собой. Что ж до его красоты, то никто, конечно, кроме вас не найдет
в ней ничего женоподобного. Скорее, к его энергической, одушевленной физиономии шли бы латы, каска с конским хвостом, чем одежда мирного гражданина. Воображаю, как он хорош бы был на коне, с палашом
в руке, впереди эскадрона латников, когда они
несутся на неприятеля, когда от топота лошадей ходит земля и стонет
воздух от звука оружий.
Таким образом, муза поэта, ненавидевшего народные несуразности, изловлена где-то
в то время, как она гуляла
в ароматном цветнике или
неслась над деревнею по
воздуху, слетев с уст певицы, «запузыривавшей» за фортепианом
в дворянском доме.